Поэзия как корень зла

Был вчера на фестивале современной поэзии. Понял три вещи:

1. Пылким юношам много полезнее заниматься боксом, нежели стихосложением.

2. Есть веские основания полагать, что бог наделил юных дев подвижным языком не для того, чтоб они слагали им матерные частушки философического содержания, а для утех куда более приятных.

3. Совершенно очевидно, что эти люди считают себя гениями. Но что по мне, то лучше было недоделанных пушкиных и ахматовых забивать лопатой еще в колыбели.

А вообще мне понравилось. Пойду еще.

ПОЭЗИЯ КАК КОРЕНЬ ЗЛА

Неодолимая потребность сослагать слова в рифмы может быть отнесена к числу личностных расстройств из разряда навязчивостей. Причниой их может служить невротическое бегство психики от реальности, воспринимаемой как угрожающая, давящая и непосильная. Изменение речи в сторону рифмованости и ритмичности, сопровождаемое ее упрощением, избыточной символизацией и смысловыми пропусками, восполняемыми паралогичным мышлением, можно квалифицировать как характерный признак психотического расстройства на этапе его формирования.

Все дело однако в том, что Реальность как она есть, для человека с ослабленной структурой личности и плохой адаптацией, обычно называемой в литературе т.н. тонкой душевной организацией, действительно как правило является весьма негостеприимным местом. В отличае от хорошо адаптированных, крепких и сильных соплеменников, подобный персонаж легко становится объектом травли и переходит в категорию социально отвергаемых и третируемых изгоев.

Настоятельная потребность избежать социальной депривации и фрустрирования базовых потребностей, включая прежде всего сексуальные, переводит психику в мобилизационный режим. В ней возникает эфект резкого сужения поля восприятия, т.н. туннельного зрения, в резултате чего страдающий данным симптомом человек не замечает и не осознает значительной части окружающей его действительности и собственной внутренней жизни, концентрируясь при том на некой сверхидее.

Именно эта способность углубленно концентрироваться на одном процессе и объекте и называется обычно гениальностью. Гений отрешен от внешнего мира, его мало занимают потребности тела и движения собственной души, но при этом он предельно сосредоточен на одном, главном для себя объекте, который в таких случаях носит название призвания, или жизненного предназначения. Благодаря этому человек прилагает титанические усилия в выбранном им направлении.

Впрочем, сумма прилагаемых усилий и количество затраченного времени ничуть не гарантирует сколь либо приемлимый результат. В этом случае психика больного прибегает к механизмам вытеснения и искажения реальности, выдавая исторгнутые ей продукты бесознательного за вневременные шедевры. Подтверждению и укреплению бреда служит и тот факт, что окружающие обычно не выражают бурных восторгов по поводу предъявленного им гениального творения.

Это укрепляет его создателя в том, что созданное им значительно превышает уровень понимания окружающей серой массы, и следовательно, в собственной избранности, гениальности, и высшем предназначении. Самоподтверждающийся характер бреда поэтической гениальности делает его лечение задачей практически невозможной. В связи с этим лучшим выходом представляется полный отказ от лечения и публичное признание гениальности страдающих данным расстройством.

Где спрятаться богу...

Пространство слишком велико. Однако в нем не подыщется ни единого уголка, где могли бы прятаться ваши боги. Если же они за пределами мира, то что в них проку для нас?!

Только в видимой части вселенной находится более 50.000.000.000 галактик, подобных нашей, в каждой из которых десятки миллиардов звезд. Какое дело всему этому великолепию до вашего Иисуса и его пустых слов?

Что за дело бездонному Космосу до Зевса и Кришны, Велеса и Вотана? Где сможет найти в нем прибежище мелочный и мстительный божок древнего народа пастухов, объявивший себя Творцом Бытия?

Величие мира завораживает. Испуганный разум мечется в поисках заботливого отца, способного мудрым и доброжелательным взглядом приглядывать за своими непутевыми детьми, восседая на облаке.

Однако, чтобы жить как свободные люди и получать от этого удовольствие, не нужны рожденные воображением надсмотрщики. Мир совершенен и прекрасен без всякой помощи надуманных сущностей. И им действительно стоит любоваться.

И передайте пожалуйста вашему богу...

Бог умер. Верящие в иное горды и напористы, а все равно умрут. Равно как и все прочее, живое и сетлое, копошащееся и взлетающее, творящее и завидующее творцам. Если бог никогда не умрет - значит он не является живым. Но, поскольку по заверениям лично с ним знакомых персонажей, он не просто жив, но и живее всех живых, и регулярно что-то вытворяет, подавая тем самым все квалифицирующие признаки живого существа, то значит он зомби. Живой мертвец.


Впрочем, точно такова участь всякого творца, и паче того, литератора. Ибо он мановением руки вершит миры, и сотворяет существ, и ввергает во прах, и окормляет серда их, если только не позабыл в порыве вдохновения наделить их сей трепетной частью тела. И если я творец, и пишу мир из сердца своего, то я суть точно такой же живой труп, как и тот, кто написал меня из своего сердца.


И что проку иным из живых существ в том, что некто из ближних им, с придыханием и маниакальным блеском в глазах, нашепчет им в трубку что один из ранее живших на этой планете богов - воскрес? Ведь у всякого из нас есть лишь три выбора: умереть, оказаться живым трупом, то есть Творцом, и иметь бытие умозрительное, подобное философической абстракции, то есть не жить вовсе.


Так что подите от меня, праздные с яйцами, окрашенными всеми цветами радуги. И передайте пожалуйста вашему богу, что я искренне рад за него, и надеюсь, что обретенной второй жизнью он распорядится куда разумнее, нежели первой. И пусть новый созданный им мир окажется не местом глумления и пытки, а много более полезным и доброжелательным к наполняющим его существам.


Идите и не мешкайте, ибо бог ваш шаловлив и поспешен, что наложило свой нестираемый отпечаток на всякое дело, им порожденное. И по быстроте мысли, праздной суете и опрометчивости дел своих, легко утратит баловень небесный и эту, чудом обретенную новую жизнь. А второй раз так может уже и не фартануть. И тогда придется нам до скончания века тусоваться в этом, столь криво и косо сработанном им мире. Так что, поспешайте.

Теорема милосердия

«Людям часто важна не столько помощь, сколько уверенность что они могут получить ее как только потребуется»

Эпикур

Любить ближнего приятно, хотя и не всегда легко. Где грань меж любимым и ненавистным? Почему мы раскрываем объятия одним, с другими же обходимся словно с вещами? Что движет нами: любовь, страх, или неведомая высшая сила? В чем корни альтруизма и эгоизма? И кто из них в конце концов победит?

Метаморфозы любви

Что первично: любовь к себе подобным, или забота о собственном благе? Где источник той силы, что зовут любовью? Таинственый дар богов, не нашедший должного применения зов природы, или социальный навык, служащий интересам общества? Тысячи лет философы спорили о природе чувств, побуждающих заботиться о другом существе так, словно оно есть лучшая часть нас самих. Миллионы людей и ныне повторяют аргументы древних, пропустив их сквозь собственный опыт.

Кажущееся многообразие взглядов на природу любви к ближнему сводится к нескольким идеям, высказанным еще на заре времен. Античные стоики одни из первых возгласили альтруизм как высшую добродетель. Согласно их учению, милосердие есть долг и ценность, превосходящая практические потребности. Достойный печется о людях не ради обычая или из страха перед богами. В акте самопожертвования он проявляет волю, личное мужество и благородство души.

Для стоиков жертвующий собой во имя других становится равным богам. Жертва есть акт трансценденции, стирающий грань меж миром смертных и вечностью. Оппонирующие им эпикурейцы, в противовес стоической героике, превозносили принцип удовольствия. Они полагали, что человек создан для радости. Совершенствуясь, он восходит к более тонким удовольствиям. И самое высшее наслаждение дает самозабвенная забота о счастье и благополучии окружающих.

Гедонисты усматривали в заботе о ближних эгоистичное наслаждение. Логики переносили акцент из области чувств в сферу разума. Их рассуждения демонстрировали превосходство общего блага над личным с помощью расчетов. Сумма счастья, добытого заботой о многих, превосходит радость от любви к себе. Алгебра поверила гармонию, и альтруизм оказался решением теоремы о максимально возможном благе. Однако, обычно расчеты подгонялись под искомый ответ.

Скептики, эмпирики и агностики прославились поиском ошибок и парадоксов. Они призвали отказаться от умозрительных расуждений. Всякое мнение при внимательном рассмотрении оказывалось несостоятельным и вело к абсурду. На смену гордыне пришло смирение перед непостижимым. Судить о добродетели бессмысленно. Что нисколько не отменяет любви к ближнему, необходимость которой эмпирически выводится из опыта, внутреннего чувства и повседневных потребностей.

Альтруизм оказался делом личного выбора, а не результатом вычислений. Киники сделали объектом критики не только логику, но и любое моральное суждение. Они обличали нормы и обычаи как укоренившиеся заблуждения, итог случайного стечения обстоятельств, обмана и принуждения. В призывах к заботе о ближнем им виделся заговор слабых и больных против сильных и здоровых. Но и им не чужды были добрые чувства, хотя их проявление часто принимало форму провокации.

Эра сверхестественного

Критический разум разрушил основы привычного. Добродетель стала казаться причудой. Лишенный опоры дух требовал новых оснований. Стоический идеал самопожертвования и возведенная в моральный долг забота о ближнем воплотились как центральная идея победившего христианства. Из нее выросла традиция благотворительности и меценатства. Благодаря ей были созданы культурные ценности и произведения, определившие лицо европейской цивилизации.

Основания добродетели сместилась с личного мужества к велению небес. Стоик находил опору в индивидуальной воле и чести свободного гражданина. Его альтруизм опирался на разум, торжествующий над прихотями. Христианин умалял себя не только снаружи, но и внутри. Выбор в пользу служения ближнему исходил из доверия к превосходящей личное понимание силе. Идеал духовного совершенства предполагал последовательный отказ от себя, послушание и веру.

Однако, за человеком оставалась свобода выбора. Следовать тому, что возвещено ему как истина и добро, или подчиниться бессознательным импульсам. Схоластическая философия стремилась дать логическое основание добродетелям. При этом часто выдавая желаемое за действительное. Однако, спорить с мудростью трактатов было небезопасно. Духовные и светские иерархи во все века заботились лишь о себе, прикрываясь радением о ближнем и карая усомнившихся.

Укрывшиеся от мирских коллизий за монастырскими стенами и в полумраке пещер мистики сделали акцент на священном экстазе. Совершенство души и милость к ближним оказались средством стяжать таинственный фаворский свет, дарующий высшее наслаждение духа. Эпикурейская идея милосердия и добра как источника личного счастья возродилась в келье подвижника. Однако, теперь благодать зависела не от усилий человека, но даровалась ему за служение и веру.

Проникающий сквозь стены дух мистицизма соединялся с критическим разумом. Тайные общества и многочисленные ереси вносили краски в стандартизованный пейзаж. Древние агностики нашли продолжателей в лице реформаторов и бунтарей. Иногда вызов устоям принимал облик служения злу. Князь тьмы стал героем поэтов и магов. Многие мечтали прикоснуться к силе, что всем желая зла, творит добро. Некоторым это удалось, хотя цена оказалась велика.

Христианская цивилизация пала под напором духа просвещения. На смену исполненного смысла космоса пришел мир эмпирики. Ничего не свято, и ни одно утверждение не следует принимать на веру. Научное доказательство и эксперимент заняли место веры и внутренней убежденности. Опустевшие небеса не дают ответа на глубинные вопросы бытия. Однако, их актуальность не стала меньше. Разум, уничтоживший привычные основания, ищет новые пути. И не может жить без любви.

Причуды здравомыслия

Наука сделала число богом. Ньютон мечтал описать с помощью формул не только материю, но и душу. Но математические начала моральной философии так и не увидели свет. Декарт разделил мир на вещество, подвластное законам, и дух, свободный от них и исполненный бескорыстной любви. Неодушевленая природа не знает милосердия. Наделенный душой проявляет ее через добрые дела. Забота о себе подобных есть мост меж миром материи и царством духа.

Однако примерами бескорыстной любви полон и мир животных. В поисках секрета души ум естествоиспытателей обратился к царству зверей и птиц. Оказалось, что всякое поведение, считавшееся привилегией человека, имеет свой аналог. Причем касается это и самых диких и наиболее возвышенных проявлений. Конкурирующие теории, возводящие обычаи людей к простым инстинктам приводят к взаимоисключающим выводам. Поиски гена любви пока не увенчались успехом.

Если биологических факторов для познания духа мало, стоит заглянуть в глубины психики. Ницше и Фрейд полагали человека эгоистичным и злым, склонным думать лишь о себе. В результате подавления природных инстинктов стремление любить обращается со своей собственной персоны на объекты внешнего мира. Платить за это приходится неврозом. Но столь мрачные представления являют скорее отражение ума их авторов, нежели реальное положение вещей.

Дальнейшее развитие психоанализа показало, что полезней объяснять природу движений души исходя из презумпции добра. Человек является существом социальным, не мыслимым вне общества. От того любовь и взаимопомощь являются первичными силами психики. Но их подавление или последствия травмы делают нас эгоистичными и склонными причинять страдания. По этому проявлять милость приятно, а жестокость и насилие причиняют боль самому агрессору.

Социологи предположили, что не устройство психики определяет обычаи народов, но само общество формирует мир души. Маркс считал, что нас испортила собственность. Построив справедливый порядок, можно привести людей к счастью. Однако эксперимент показал, что отмена собственности приводит к худшим последствиям для нравов, нежели ее наличие. Впрочем, противоположные суждения о предпринимательской этике как источнике общего блага столь же сомнительны.

Разочаровавшись в материи, разум обращается к духу. Старые истины вновь востребованы. С традицией соперничают новые мистические учения. Возможно, наши души живут здесь не раз, возвращаясь в мир снова и снова. Творить добро выгодно, если наши дела вернутся к нам в следующих жизнях. Отдельные человеческие личности на глубинном уровне могут оказаться проявлениями единого сознания вселенной. И у всякого движения души найдется скрытый смысл.

Для счастья не обязательно верить в умозрительные идеи. Ненавидя других, мы обречены жить среди врагов. Равнодушие к ближним обеспечит нас обществом безразличных к нам чужаков. Если хотим, что бы нас окружали любимые, надо любить самому. По этому, как бы ни оказался устроен мир, мы можем найти способ любить и быть любимыми, совершая дела за которые не будет стыдно. Тогда жизнь станет неожиданно приятным занятием. И это по настоящему заманчивая перспектива.